Фехтмейстер - Страница 92


К оглавлению

92
* * *

За все сорок четыре года своей жизни Людвик Францевич, или, как именовали его когда-то в университете, Луи Французский, не испытывал прежде такого страха и такого позора. Всякий, кто вращался среди петроградских юристов, знал, что Луи — человек достойный и очень влиятельный. Еще бы, его кузен Николя руководил Академией Генерального штаба и пользовался расположением самого государя. Все это да плюс хорошее знание как законов, так и судей, давало возможность присяжному поверенному жить безбедно и пользоваться уважением окружающих.

Но Людвик был поляк, и это говорило само за себя. Несмотря на то, что уже отец его не бывал в землях предков, а сам он и вовсе отдал долг исторической родине, единожды побывав в Вильно, патриотизм жег его, точно свежее тавро клейменого жеребца. Всей душой он желал свободы Польше. Правда, эта свобода в его представлении никак не увязывалась с переездом из собственного дома на Владимирском проспекте куда-нибудь на берега Вислы. И все же белый польский орел овевал его голову славой гордых шляхтичей, среди которых с XIV века числились и предки Людвика Казимировича.

Когда польские социалисты, занимавшиеся доставкой оружия и нелегальной литературы из Финляндии, обратились к нему с просьбой защищать в суде их схваченных товарищей, Луи Французский счел это патриотическим долгом и… неплохим приключением.

Увы, приключение вышло куда менее забавным, чем того ожидал кузен начальника Штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Ни родство, ни связи, ни припасенный на всякий случай конверт с десятью тысячами рублей не помогли ему, когда после ужина, на десерт, к нему вломились жандармы во главе с полковником из контрразведки и, не церемонясь, упекли его в эту вонючую дыру.

Дыра и вправду была грязной и вонючей. Железное ведро в углу, заменявшее привычные удобства, смердело так, что дышать было почти невозможно. Весь остаток ночи Францевич проворочался, дрожа от холода и сырости, втайне надеясь, что с каждым поворотом убивает хоть одного клопа.

— Скажите, любезнейший, — присяжный поверенный свесил голову, вновь тревожа сон молчаливого соседа, — когда выносят это… ну, вы понимаете?

— Утром, — точно и не думая до этого спать, вымолвил капрал. — Вчера я выносил, сегодня — ты.

— Да, но… — Луи Французский еще раз бросил взгляд на стоящее в углу ведро с прорезанными в бортах ручками и настолько задрожал от жалости к себе, что даже забыл возмутиться обращением на «ты».

Утром фортуна посетила несчастного законника в застенках и широко улыбнулась ему, кокетливо погрозив указующим перстом. Смерив Францевича насмешливым взглядом, сербский капрал молча подхватил ведро и, сопровождаемый караульным, понес его куда-то за дверь. По правде сказать, у Барраппы была своя идея по поводу использования этого нехитрого приспособления. Оставалось лишь подробнее изучить внутреннее устройство следственного изолятора… Но Людвик Казимирович об этом не знал, и потому, когда «серб» вернулся, присяжный поверенный готов был расцеловать его и… в лучшее время, быть может, взять к себе на службу.

Между тем Барраппа, невзирая на холод, стянул с себя рубаху и в полном безмолвии принялся выполнять свой ежедневный ритуал, позволяя Людвику Казимировичу любоваться сухой, но отлично проработанной мускулатурой «дикого горца».

«Таких бы людей нам побольше», — вздохнул про себя потомок шляхтичей, ничтоже сумняшеся записывая капрала в ряды патриотов Речи Посполитой.

— А скажите, как вас там…

— Петр, — не прекращая упражнений, на выдохе бросил сокамерник.

— Ну да, Петр. Чем вы занимались прежде?

— Охотиться. Воевать. Потом сюда.

— А тут что?

— Славянский легион, — все также немногословно ответил атлет. — Генерал Попович-Липовац. Сейчас на фронте. Оружия не дают, жалованья не хватает. Живу. Дрова колю, дворнику помогаю.

— Послушайте, милейший. Я помогу вам заработать хорошие деньги. Дело у вас, как я понимаю, плевое. И если вас освободят раньше меня, а полагаю, так и будет, окажите любезность, сходите на Третью Измайловскую роту, дом восемь, квартира восемнадцать. Там проживает некто Мирослав Ковальчик, инженер. Скажите ему, — Францевич на миг задумался, — что то, что он мне дал месяц назад, никуда не годится. Расскажите, где мы с вами познакомились, пусть об этом дадут знать моему брату. И еще. Передайте, что я просил его приютить вас до моего возвращения. Поверьте, если вы сделаете все, как я говорю, мы с вами встретимся очень скоро, и я хорошо вас отблагодарю за эту услугу.

Глазок камеры с тихим стуком открылся, затем распахнулась и дверь.

— А ну, прекратить! — заорал надзиратель. — В карцер захотел, скотина? А ты… вы, — глядя на беспокойно щиплющего ухоженную бородку «постояльца», поправился тюремщик, — с вещами на выход.

ГЛАВА 22

Гениальность заключается в умении быстро отличать трудное от невозможного.

Наполеон Бонапарт

Камердинер неуверенно постучал в дверь хозяйского кабинета, сомневаясь в душе, стоит ли ему беспокоить в столь неурочный час столь важную персону, каковой, несомненно, являлся его барин.

— Ваше превосходительство! — чуть приоткрыв дверь, проговорил он. — Тут посыльный записку вам доставил. Говорит, очень срочная.

— Ну что еще? — председатель Государственной думы недовольно скривил губы. — Ни днем, ни ночью покоя нет.

Михаил Владимирович Родзянко принял из рук камердинера запечатанный конверт и, достав из бронзового письменного прибора изящный нож для резки бумаги, вскрыл послание. На обитый зеленым сукном рабочий стол выпорхнула небольшая вырезка из свежего номера «Русской вести»:

92