Фехтмейстер - Страница 91

— Ерунда какая-то, — сжимая пальцы, промолвил Чарновский. — Звонил брат Виргилий. Распутин устроил в царских хоромах парад идиотизма с гиканьем и иллюминацией.

— Шо сгорело? — напрягаясь, поинтересовался Холост.

— Ты угадал, сгорел дровяной сарай у храма Феодора Стратилата. Но это ерунда. Хуже другое. Как говорится, есть две новости. Одна черт его знает какая, вторая — отвратительная.

— Давай уж с первой, — махнул рукой атаманец.

— Императрица завтра намерена отправиться в Соловецкий монастырь и провести там в молитвах, посте и покаянии кругом-бегом около двух месяцев.

— Ну че, хорошая новость. Без нее царь, может, на человека похож станет.

— Какой там станет? — Чарновский подошел к столу, открыл шкатулку красного дерева, инкрустированную мамонтовой костью, и достал оттуда кубинскую сигару. — Император завтра намерен отправиться в гости к дяде.

— К Николай Николаевичу, что ли? — уточнил Сотник. — К твоему папашке названому?

— К нему, будь он неладен! Пся крев! Еще столько всего сделать надо! Ему бы хоть недельку повременить. В общем, так. Григорий Иванович, располагайтесь! С этого часа бессарабский налетчик Котовский остается только в легендах, а на историческую сцену выходит штабс-капитан Котов. В отличие от той бумажки, которую вы постеснялись мне предъявить на вокзале, вы получите самые настоящие документы на это имя и звание. А теперь, простите, я спешу. — Чарновский взял под козырек и быстрым шагом направился к выходу. — Выезд завтра.

Едва успел он спуститься с лестницы, как вынужден был остановиться.

— Мишель! — раздалось с тем непередаваемым милым акцентом, с каким говорила лишь одна женщина в Петрограде, да, пожалуй, и во всей России. На площадке лестницы стояла Лаис, закутанная в теплую пуховую шаль и оттого трогательно похожая на продрогшего котенка. — Опять уезжаешь?

— Да, милая, я очень спешу! — Чарновский словно ненароком бросил взгляд на крупный диск наручных часов на широком кожаном ремне.

— Тебя почти целый день нет. Ты либо сидишь, зарывшись в какие-то бумаги, либо и вовсе убегаешь из дому. Я больше не интересую тебя?

— Господи, нашла время! — нахмурился ротмистр, понимая, что выяснения отношений не избежать. — Ну что ты, дорогая! Придет же в твою умную головку такая глупость?

— Ты раньше был нежен со мной, мы разговаривали. А теперь, когда ты привез меня сюда, я вижу тебя меньше, чем в прежние дни. Мне в этом огромном доме холодно, пусто и неуютно.

— Прости, но что поделаешь? Сейчас такое время. Идет война, а я все же офицер.

— Еще неделю назад тебе это не мешало, — с горьким упреком произнесла Лаис. — Мне страшно. Все так перемешалось. Жандармы, контрразведка. Сейчас ты привел в дом этого, с головой как колено, а он смотрит, как хищник. Я его боюсь. От него исходит тот же свирепый дух, что и от голодного льва.

«Это верно», — невольно усмехнулся ротмистр, но вслух заметил:

— Ничего не бойся, ты под надежной охраной. И этот человек — на нашей стороне.

Он поднялся к возлюбленной и крепко обнял ее, надеясь, что это снимет все накопившиеся вопросы. Однако не тут-то было. Лаис молчала чуть больше минуты, затем вновь заговорила:

— Любимый, ты обещал поговорить с полковником Луневым…

— Прости, еще не поговорил.

— Вы разве не виделись?

— Виделись. Но, честное слово, нам было совсем не до того. Если бы ты знала, сейчас такое разворачивается…

— Я не знаю, — строго проговорила беглая жрица, — но одно мне известно точно: мой брат сидит в тюрьме.

— Проклятие! — себе под нос пробормотал Чарновский. — Лаис, дорогая моя, если бы твой брат пришел ко мне в дом как гость, как твой родственник, я бы принял его с распростертыми объятиями и никакие жандармы никогда бы его не нашли. Но он прокрался тихо, как вор. И, судя по дырам, оставленным в дверях спальни, припас для тебя и для меня весьма странные гостинцы.

— Он мог убить тебя, но не убил, — возразила Лаис.

— Вот спасибо! — выходя из себя, всплеснул руками Чарновский. — Сердечная ему за это от нас благодарность. Это, конечно, прибавит мне желания разговаривать о нем с Платоном Аристарховичем. Хотелось бы заранее знать, что придет ему в голову в следующий раз.

— Ты ему не нужен.

— Он мне тоже. — Ротмистр взмахнул рукой тем самым щедрым жестом, каким полвека назад либеральные помещики отпускали на волю своих крестьян. — И, честно говоря, я об этом ничуть не сожалею.

— Но ты же обещал!

— Обещал, — подтвердил конногвардеец, — и не отказываюсь от своих слов. Но сейчас это не к спеху. Есть масса других, более важных дел. А твой братец покуда может отдохнуть в контрразведке.

— Но я же рассказывала тебе о Распутине! — почти в отчаянии закричала Лаис. — Если его сейчас не остановить…

— По-слу-шай! — недовольно морщась, перебил ее Чарновский. — Завтра царица убывает месяца на два в Соловецкий монастырь на моления, а Николай — на фронт. Наверняка Старец увяжется за кем-нибудь из них. Одного его в столице съедят вместе с его косовороткой и знаменитыми сапогами.

— Подавятся. Никому из смертных не дано одолеть демона в поединке. Он высшая сущность. Он ангел, хотя и падший.

— Лаис, радость моя! Я же сказал, что переговорю с Луневым. Всему свой срок. Прости, мне нужно бежать. Очень быстро.

— Ты меня не любишь! — закричала Лаис вслед сбегающему по лестнице конногвардейцу. Но было уже поздно. Едва ли не прыжками он пересек чопорный вестибюль и скрылся за дверью.

Он уже не слышал возлюбленную, не видел, как плакала она, сидя на ступеньках, уткнув лицо в колени, вовсе не как могущественная жрица и без малого повелительница мира, а как обычная одинокая обиженная женщина.