Фехтмейстер - Страница 135

К оглавлению

135

— Делай, как я велю, и останешься жить.

Полковник Лунев упал на колени, цепляясь ногтями в землю под снегом.

— Нет!

— Повинуйся мне! — Новая волна боли тисками сжала тело полковника.

— Нет!

— Повинуйся, я сделаю тебя могущественным. Короли и императоры склонятся пред тобой.

— Нет!

— Чего тебе надо? Золота? Славы? Может, тебе нужна эта красотка? Ты идешь на смерть ради ее никчемных прелестей? Повинуйся, я подарю ее тебе прямо сейчас!

— Нет!

Чарновский, с силой оттолкнув Лаис, вскочил на ноги, быстро оглядываясь по сторонам. «Вот он!» В три шага конногвардеец оказался рядом с распластанным телом Барраппы. Рядом с ним торчала из снега темная от времени слоновая кость рукояти кинжала. Он схватил ее и бросился к корчившемуся от боли Луневу.

— Ну что, что тебя держит? На что ты рассчитываешь? Человек не в силах выдержать такое, не в силах противостоять мне. За несколько мгновений ты узнаешь о боли куда больше, чем все человечество за век.

Полковник Лунев бился головой о снег, не чувствуя ударов и не в состоянии ничего более сказать.

— Лаис! — закричал ротмистр, занося оружие. — Немедленно читай заклинание! Вызови его и заточи туда, откуда призвала в этот мир.

— Но если он сдастся… — Жрица Эстер, дрожа, указала на воющего от боли Лунева.

— Он не сдастся. А если сдастся, я его убью и приму демона на себя, и ты начнешь все сначала.

* * *

Верховная жрица храма Прародительницы Эстер утерла пот со лба.

— Это случилось, — тихо произнесла она, опускаясь на вырезанный из горного камня трон. — Он в западне. Теперь Лаис не составит труда загнать его обратно.

— Но как? — Одна из подручных Верховной жрицы удивленно воззрилась на мудрую наставницу.

— Один из тридцати шести!

ЭПИЛОГ

Демократия — это строй, при котором народ берет власть в свои руки и сажает себе на шею.

Джордж Баренс

Короткая надпись на могильной плите гласила:

...

«Здесь покоится капрал сербской армии Петр Длугаш, погибший, спасая мир».

Весна 1915 года выдалась, как говорили, дружная. Будто сама природа радовалась прекращению огня на всех линиях фронта.

Двое мужчин и женщина шли по аллее от ворот кладбища, обходя последние мартовские лужи.

— Так что, все же решились ехать? — повернулся к спутникам старший из мужчин в полковничьей форме с флигель-адъютантскими аксельбантами.

— Да, — кивнула Лаис. — Я должна это сделать. Должна вернуться в Карнаве, чтобы наконец завершить этот круг. Вы не представляете себе, как я вам благодарна. Вы… — она замялась, оглядываясь на конногвардейца, — вы, несомненно, самый достойный мужчина, которого мне довелось встречать. Прости, Мишель. Если мне и жаль покидать Россию, то поверьте, расставание с вами — одна из самых грустных потерь. И все же я должна ехать.

— Но ведь это… — Полковник Лунев стушевался. Слова Лаис сбивали с ног, заставляя вспомнить давние годы, когда совсем еще зеленым юнкером с букетом наломанной сирени в кулаке, он ждал свидания с той, как представлялось, единственной и неповторимой. Теперь были совсем другие времена, и шедший рядом с той, о ком он тайно грезил последние месяцы, был ее избранником. Потому он лишь смог выговорить, стараясь казаться спокойным и уравновешенным: — Это опасно. Вы же знаете, чем это может вам грозить?

— Знаю, но разве это не справедливо?

— Михаил Георгиевич, дорогой, ну хоть вы отговорите ее.

— Я тоже еду, — уголком губ усмехнулся конногвардеец. — Никогда, знаете ли, еще не бывал в Атласских горах. Занятное, должно быть, место.

— Покупайте газету «Русская весть»! — доносилось совсем рядом, точно по зову газетчика обитатели кладбища должны были вскочить и устремиться за свежими новостями. — Император Карл Австрийский приезжает с визитом в Петроград! Заместитель председателя Надзорного комитета Родзянко протестует против назначения министром внутренних дел эсера Бориса Савинкова!

— Все как всегда, — грустно произнес Чарновский. — Народ занимается излюбленным делом — шумит о том, в чем ничего не смыслит, и ожидает нового ради нового. Через неделю, от силы две, ни Родзянко, ни Савинков уже никому не будут интересны. Вспомните, еще неделю назад наше просвещенное общество смаковало фразу кайзера, что, невзирая на все потери, он считает войну победой германского духа и поражением своих гнилых союзников. Кто сегодня об этом вспомнит?

— И все же согласитесь, ротмистр, мы победили.

— Нет, — покачал головой Чарновский. — Мы лишь выиграли немного времени. Остальное в ваших руках. А я, как вы уже слышали, отправляюсь с Лаис и, может быть, больше не вернусь в Россию.

— И-и… — полковник Лунев замешкался, подозревая неладное, — сотник Холост тоже отправляется с вами?

— Вы угадали. И он тоже.

— О! Вот, кстати, его самобеглый экипаж. Легок на помине!

У ворот кладбища затормозил «делоне-бельвилль», отливающий никелем и черным лаком.

— Ну, елки зеленые! — Дверь возле шоферского места широко раскрылась. — Насилу вас отыскал! Спасибо, господин полковник, ваш абрек надоумил. В общем, Мишель, Лаис, докладываю: билеты взял!

— Ты уже утром об этом говорил, — с недоумением поглядел на друга конногвардеец.

— Ага. А теперь я их взял, порвал и выкинул.

— Ты в своем уме? — возмутился ротмистр.

— Типа того. А если без шуток, у цесаревича открылось кровотечение. Ее величество просит госпожу Эстер немедленно прибыть во дворец.

135