Фехтмейстер - Страница 76

Александра Федоровна не спускала изучающего взгляда с императора.

— Наверное, ты прав. Иначе в случае победы твой милый дядя возомнит, что именно ему принадлежит главная роль в поражении супостата. И все же, — она подошла вплотную к мужу, — ты чего-то недоговариваешь. Что-то случилось?

— Так, пустое.

— Ники, ты хочешь меня обмануть. Я же вижу, что произошло что-то… — Она замялась, подыскивая нужное слово.

Николай II вздохнул. «В конце концов, к чему скрывать. Нынче же эта история появится во всех столичных газетах».

— Да, моя дорогая, произошло. Нельзя сказать, чтобы это было что-то ужасное, но вместе с тем…

— Что же, говори скорей! — Голос императрицы от волнения приобрел неприятные резкие, почти визгливые интонации.

— Вчера в столице произошел весьма неприятный скандал. Старец пытался выкинуть заместителя командира моих конногвардейцев, полковника Врангеля, из дома ею приятеля и сослуживца, ротмистра Чарновского.

— Чарновский — это, кажется, адъютант дяди Николаши? — сбавляя голос до шепота, весьма похожею на шипение, проговорила императрица.

— Бывший адъютант, — поправил Николай II. — Но…

— А скажи, — не слушая пояснений мужа, продолжила Александра Федоровна, — узнал ты об этом скандале, конечно же, от своего дорогого Орлова?

— Докладывать о происходящем в столице входит в круг его обязанностей, — беря под защиту старого друга, напомнил император. — Но ты права, именно он сообщил мне о происшедшем в доме Чарновского.

— Я не удивлюсь, — все тем же ядовито-шипящим тоном продолжила государыня, — если вдруг окажется, что сам князь Владимир Николаевич в это время случайно оказался в особняке этого польскою выскочки.

— Да, это так, — кивнул император, — но все же прошу тебя, не забывайся! Чарновский поляк, и все же он русский офицер.

— Чарновский поляк, а следовательно, мятежник, — сжав кулачки, запричитала Александра Федоровна. — Все поляки — тайные мятежники. Попомни мое слово! Что же касается скандала, я уверена, что это грязная провокация, и готова поклясться, что виноват Чарновский, либо Врангель, либо твой ненаглядный Орлов, либо все они вместе!

— Ваше Императорское Величество! — В кабинет государя, придерживая эфес шашки, вбежал генерал Орлов.

— Ну вот, легок на помине, — сморщилась государыня. — Ну что же вы, любезнейший? Послали мотор к господину Фаберже?

— Так точно, — машинально козырнул начальник Военно-походной канцелярии. — Ваше величество, государыня императрица. Срочная депеша от генерала Джунковского. Полчаса назад Григорий Ефимович Распутин выпрыгнул из окна своей квартиры на Гороховой. Он жив, — начал было говорить Владимир Николаевич, но осекся, спеша поймать рухнувшую без чувств Александру Федоровну.

...

(Из донесения от…01.1915 г.)

По сообщению почтенного брата ложи «Чаша святого Иоанна», Протектория, необходимы срочные и решительные меры для изменения кадрового состава в управлении Ставки верховного главнокомандующего.

В то же время брат Протекторий сообщает, что кандидатура для заброса через линию фронта им уже найдена. Прошу дать разрешение на проведение активных мероприятий в данном направлении.

ГЛАВА 18

Свободный человек вооружен, безоружный — раб.

Аттила

В зимнюю пору Китайский павильон не отапливался. На мосту около него постоянно дежурил наряд агентов дворцовой полиции, однако, по-хорошему, делать им было нечего. Мало кто забредал сюда в эти месяцы, разве что сам государь, выгуливая собаку, решал отклониться от привычного маршрута. Оттого изнывающие от хронического безделья агенты то и дело бегали греться в состоящий под охраной «объект дворцовой архитектуры», и в глубоком пушистом снегу хорошо виднелась тропка, протоптанная их валенками.

Он стоял у окна и сквозь метель смотрел на курящих у моста полицейских. Те время от времени украдкой поглядывали на павильон, весьма недвусмысленно демонстрируя своим видом досаду по поводу прибытия высокого гостя.

— Ваше величество! — Дежурный флигель-адъютант в морской шинели козырнул, входя в павильон. — По вашему приказанию госпожа Сорокина доставлена.

Капитан первого ранга вытянулся, продолжая рапорт:

— Осмелюсь доложить, при досмотре в канцелярии вышеозначенная госпожа Сорокина предъявила ею спасенное и привезенное на Родину знамя Либавского пехотного полка.

— Предъявила, говорите вы? — не поворачиваясь, уточнил он.

— Так точно!

— Что ж, не держите ее на морозе, пусть войдет. Когда вы мне понадобитесь, я позову.

— Слушаюсь, ваше величество! — козырнул моряк, четко поворачиваясь на месте и отворяя двери. — Входите, сударыня!

* * *

Генриетта Сорокина стояла за дверью, нервно кусая губы и вслушиваясь в каждое слово, доносившееся из зала. Ей казалось, что холод не чувствуется, но она то и дело разминала пальцы не столько, чтобы согреться, сколько пытаясь сбросить охвативший ее невнятный, почти мистический ужас.

Когда восемь лет назад еще гимназисткой она примкнула к боевой организации эсеров, мысль об убийстве царя казалась ей настолько восхитительной, что юная девица каждый день репетировала перед зеркалом, как стреляет в ненавистного душителя народа России или бросает в него самодельную бомбу. Но руководство организации распорядилось иначе. Делу освобождения трудящихся нужны были не только бойцы, но и те, кому предстояло выхаживать раненых товарищей. Спустя два года после окончательного подавления восстания, начавшегося в Петербурге с «Кровавого воскресенья», она уже получила свидетельство милосердной сестры и работала в хирургическом отделении в больнице для бедных. Это давало не только обширную практику, но приучало к постоянному виду крови и позволяло вдосталь запасаться необходимыми медикаментами.